Странник
Сумерки сгустились внезапно. Так случается, когда идет гроза, жестокая и беспощадная. Там, где еще минуты назад из-за горизонта пробивались лучи заходящего солнца, в мгновение ока нависли свинцовые тучи. Все смолкло: ни птиц, ни шороха листьев, ни движения воздуха.
Странник остановился, молчаливо озираясь вокруг. По этой узкой тропе средь угрюмого леса он шел давно, теперь ему казалось – всю жизнь. Где-то далеко остались жена и дети. Но это была не та сказка, в которой все лесные тропинки ведут к желанной и любящей семье. Это была жизнь. Одинокая жизнь в диком глухом лесу, где единственная различимая среди ельника тропа уводила все дальше от счастливого-нет ли семейного прошлого. И что интересно, обратно Страннику ничуть не хотелось. Его могли сколь угодно осуждать (там, разве что, откуда он ушел, а здесь было некому: окружающему зверью было неведомо сие чисто человеческое устремление к осуждению), но это была его стезя, его путь.
Прогромыхало. Сначала где-то вдалеке. Затем еще, уже ближе. И, наконец, совсем над головой. Свинцовое небо вдруг развалилось пополам от яркой вспышки богини грозы – молнии. Это было командой: зависший за минуту до этого в неподвижности воздух сорвался внезапным вихрем, закрутив с безудержной энергией все, бывшее у него на пути: хлынувшую с небес воду, могучие вековые кедры, прятавшихся меж ними беззащитных зверушек и его, одинокого Странника, слепо бредущего в никуда.
Недолго передохнув под мощным кедром, он сгруппировался, сопротивляясь напавшей стихии, и двинулся вновь – навстречу забрезжившему далеко в грозе свету. Он даже не увидел его, почувствовал, как часто чувствовал ожидавшую его беду или радость дарованным ему свыше шестым чувством.
Шел, наверное, долго – гроза казалась бесконечной. Уже совершенно выбился из сил и готов был упасть, уже потерял последнюю надежду и веру (а любовь потерял давно), уже решил, что шестое чувство на этот раз обмануло его, и никакого света впереди больше не будет, когда… Летняя гроза внезапно трансформировалась в снежную пургу, которая стихла также неожиданно, как и началась. Пелена дождя и сменившая ее снежная завеса ушли, небесный свинец то ли весь вылился дождем, то ли растворился в ночи, дав дорогу полногрудой беременной луне, тут же в порыве своей лунной страсти окутавшей холодным, но ясным светом все и вся.
И оказалось, что внезапно закончился также и лес, а тропа, приведшая сюда Странника, упиралась в покрытые снегом каменные джунгли, угрюмо застывшие в новозимней тишине. Это был некий Город, не очень-то приветливый в этой зимней ночи, но, судя по мелькающим огням уличных фонарей и окон в огромных каменных мешках, все-таки живой. Мало того, Город, видимо, ждал его, Странника: безмолвно повел его светом своих фонарей по единственно возможной для него дороге и вывел к оживленному железнодорожному вокзалу. Страннику, по-летнему одетому и к тому же промокшему под проливным дождем, было зябко, но он стоически терпел, чувствуя близкий конец своим злоключениям. Теперь уже он знал наверняка: шестое чувство его не подвело. Он не знал, куда именно идет, но уверенно шел вперед и когда вышел к этому вокзалу, уже был уверен: на одном из многочисленных путей стоит поезд, у вагона которого его ждет та единственная, которую он безуспешно искал столько лет.