Притча
В этот день Художник встал раньше обычного – не спалось. Вышел на пленэр, потянулся сладко, установил мольберт, поднял голову… и обомлел. Художник жил уже долго, но вот такого восхода, такой вот красы, таких сочных красок в их причудливом смешении и зеркальном отражении в безграничном и бездонном небе – не видел никогда. От этой красы хотелось петь, плясать, бегать мальчишкой босиком по свежей росе… Но это был настоящий Художник, поэтому более всего ему захотелось отобразить ее – красу – на холсте: он был глубоко убежден, что подобного не видел прежде никто.
Рука потянулась к кисти, и тут только Художник заметил у себя на плече некий многоцветный, прозрачный почти шарик. Он походил на мыльный пузырь, и казалось, стоит его коснуться, тут же лопнет, разлетевшись мириадами радужных брызг. Но шарик сам соскочил с плеча прямо в руки Художника, не только не лопнув при этом, но еще и широко улыбнувшись и весело прощебетав: «Привет! Как день?» Затем спрыгнул на землю, покатился прочь, но обернулся и вновь защебетал улыбчиво: «Ну-ка догоняй! Не ленись! До-го-няй!» И покатился дальше.
Художник и впрямь был слегка ленив. «Вот еще!» — подумал, улыбаясь. Вновь потянулся к краскам и заметил вдруг, что краса восхода стала потихоньку меркнуть, и тем сильней, чем дальше катился загадочный шарик. «Ну-ка, ну-ка!» — внезапно блеснула мысль. Два широких шага, и шарик был снова в руках Художника, а восход сиял прежними красками. «Кто ты?» — изумился Художник. «Я тот, кого надо поймать, а поймав, не упустить, — прищурился хитро шарик. – Еще раз догонишь?» Снова спрыгнул и покатился вдаль. «Да что я, мальчик, что ли?! — разозлился вдруг Художник. – В конце концов, я должен это написать, иначе никто никогда не узнает, что бывает на свете такая краса».
Он в третий раз потянулся к кисти и краскам, хотел уже было нанести первый мазок, бросил взгляд к горизонту, но… Писать было нечего. Солнышко уже поднялось над горизонтом, ласково обогрело землю, вокруг щебетали птахи. Было тепло и светло, не было только больше изумляющих своим волшебством красок. Все было, как всегда. И волшебного шарика Художник тоже больше не видел: то ли тот и впрямь лопнул, то ли растворился где-то вдали.
«Что это было?» — спросил Художник присевшую к нему на мольберт птаху. «Чик-чирик, — охотно ответила птаха. – Дурак ты, Художник. Это было твое Счастье». И улетела, слегка щекотнув изумленного Художника пером. И ему не осталось ничего больше, как оставить на терпеливом холсте свою печальную улыбку: всю долгую жизнь Художник искал свое Счастье, а встретив его – не узнал.
2012