Лаврентий

Притча в девяти картинах

Действующие лица:

Лаврентий, или Лавр
Игорь
Ника
Анжела
Сатана, он же Гробовщик
Юноша, распятый на кресте
Девушка
Насильник
Пижон
Хмырь

Картина первая

Ночь, и только одинокий лунный луч блуждает, освещая сначала комнату Ники с ее простотой и уютом: столик, на нем разбросаны кисти, краски; величественная своей непонятностью картина. Она еще не дописана.

Устав от реальности, луч устремился в безвременье, где-то в глубине его коснулся лица юноши, распятого на кресте, невинного и безмолвного. И снова вернулся в бытие: парковая аллея, одинокая скамейка. Тишина.

В этой тишине появился некто, не имеющий возраста и сколько-нибудь определенной наружности. Он один, казалось, не спит сейчас, и имя ему — Сатана.

САТАНА. Спят люди. Как люблю я, когда они опят! Славная ночь: ни голоса, ни света. Ничего. Так бы всегда. Спит Ника, одержимая единственной мыслью — убить меня. (Сатанинский смех). Меня — Сатану! Спи, Ника, спи дольше. И не дай Господь тебе проснуться. Спите, люди! Я властвую, пока вы спите. Это моя ночь! Это мое безмолвие! Моя мгла! Спите, люди… Лишь тебе не спать, Лаврентий! (Снова сатанинский смех). Тебе не спать… Однажды ты стал сильным, услышав меня. Теперь эта ночь — наша, Лаврентий! Моя и твоя!

А в свете луны уже комната Игоря и Лавра. Это общежитская комната с ее незатейливой обстановкой: стол, стулья, полка с книгами, зеркало, две кровати. Стена над кроватью Игоря обклеена фотографиями каратистов.

Лавр один. Его взъерошенные волосы, усталое лицо, расправленная и смятая постель, пепельница, полная окурков — все говорит о бесплодной попытке уснуть.

Спите, люди. Мы позаботимся о ваших спящих душах. Как приятно заботиться о спящих! Доверьтесь нам, люди. Мне и Лаврентию! Спите…

И снова сатанинский смех загрохотал и растаял где-то вдалеке, растаял с ним и сам Сатана. Оттуда же, издалека, выплыл голос Высоцкого и разрезал наступившую тишину:

Что за дом притих,
погружен во мрак,
на семи лихих,
продувных ветрах?
……………………

Нежно-голубой свет луны, освещающий комнату Лавра, стал вдруг грязно-серым; как будто в слепой злобе, чувствуя свою кончину в предрассветный час, исказил привычные очертания предметов и лицо Лавра, сделав его — молодое и симпатичное — злым и жестоким. Взгляд Лавра застыл на оказавшемся в его руках коробке, похожем на спичечный, но черном, несколько странных очертаний.

А голос Высоцкого все так же резал тишину:

……………………
В дом заходишь, как
все равно в кабак,
а народишко —
каждый третий враг:
своротят скулу —
гость непрошенный.
Образа в углу —
и те перекошены.

Глухой стон вырвался из груди Лавра. Упал коробок. Хотелось его раздавить. Но передумал. Поднял. Спрятал. Обессиленный, опустился на кровать.

Грязно-серый свет сменился тьмой. И снова комната Ники. Утро. Ника с кистью в руке — у картины. Сбросил с себя сон юноша, распятый на кресте, напрягся весь, разорвал путы и медленно сошел вниз.

Вдали затихал голос певца.

НИКА. До боли знакомый голос. Где-то я слышала его. Совсем рядом. Но где?
ЮНОША. Ты его слышала в несвободе.
НИКА. В несвободе? Да, наверное, в несвободе… Кто ты?
ЮНОША. Я человек, которого однажды распяли на кресте.
НИКА. Ты пришел?
ЮНОША. Я пришел рассказать.
НИКА. Кому?
ЮНОША. Жаждущим
НИКА. И все-таки где я слышала этот голос? Вспомнила. Этот дом… Снаружи он был неестественно величественен и красив. Украшенный золотым орнаментом фасад. До приторности вежливая прислуга. Это для гостей. Для гостей это был, наверное, великолепный отель… Мы там жили, кажется, очень долго. Я, человек с этим голосом, еще кто-то. Много еще. Но я запомнила его, этот голос. Он кричал, когда мне становилось плохо.
ЮНОША. Это был человек с обнаженными нервами.
НИКА. Ты знаешь?
ЮНОША. Eсли бы я не знал!
НИКА. Да, у него были совершенно голыми нервы. Я увидела его случайно, только раз, в слегка приоткрытую дверь. Мы так жили — все чужие. По нескольку часов в день мы выполняли какую-то очень нелепую работу. Там, на этой работе, мы почему-то назывались коллективом. Потом расходились и уже не знали друг друга до
следующего дня. И еще — раз в день нам разрешали гулять. Двадцать две минуты! Двадцать две минуты рая! Двадцать две минуты свободы! Свободы под надзором.
Только его не выпускали. И на работу не водили. Как не хотели, чтобы кто-то знал о его обнаженных нервах! Я увидела его случайно и испугалась. Он был страшен: эти голые отростки, пробивающиеся сквозь кожу — они росли на глазах. Я испугалась, и лицо его скривила гримаса боли. Если бы я знала тогда, что доставляю ему столько страданий!
ЮНОША. Не ты одна, Ника.
НИКА. Как остро я ощущала свою несвободу! Чем больше я рвалась на волю, домой, к своему холсту, тем громче кричал он за стенкой. До хрипоты. Но ни разу не сорвал голоса. Ни разу. Пока не умер. Стало совсем одиноко. Его стоны дарили какую-то надежду. Необъяснимо, но это так. Почему он умер?
ЮНОША. Слишком много чужой боли вместило одно человеческое сердце. Не выдержало… Ты пишешь картину?
НИКА. Да, но не знаю, смогу ли до конца. Я хочу, чтобы каждый на ней увидел что-то свое, светлое и хорошее. И, может быть, мир хоть чуть-чуть станет добрей.
ЮНОША. Пиши ее, Ника. (И ушел, услышав звонок в дверь).
НИКА. Открыто!

Вошла Анжела.

АНЖЕЛА. Привет, подружка! Ты, кажется, с кем-то говорила?
НИКА. С кем? Нет. Наверное, сама с собой.
АНЖЕЛА. Опять с ума сходишь. Я думала, у тебя кто-то есть. Нет, рано тебя из психушки выписали. Не дуйся, я шучу. Все своей мазней занимаешься?
НИКА. Я пишу.
АНЖЕЛА. Ладно, пусть так… Ты ничего не замечаешь? (Покрутилась перед Никой). А?
НИКА. Новые джинсы?
АНЖЕЛА. Угу. Как тебе?
НИКА. Ничего.
АНЖЕЛА. Ни фига себе ничего! Фирма, между прочим.
НИКА. Откуда?
АНЖЕЛА. Презент друга.
НИКА. Друзья у тебя!
АНЖЕЛА. Хочешь, познакомлю?
НИКА. Зачем мне?
АНЖЕЛА. (Пожала плечами). Для разнообразия. (Подошла к картине). Белое, черное, красное, синее… По-моему, ничего не изменилось. Нет, постой. Стало больше белого, да?
НИКА (улыбнулась). Ну вот, ты уже что-то замечаешь. А еще?
АНЖЕЛА. Не вижу. Что?
НИКА. Не знаю. Это у каждого должно быть свое.
АНЖЕЛА. Ника, дружочек, ты совсем сумасшедшая. Ну, откуда у тебя все это? Этот человек с обнаженными нервами, эта навязчивая идея с картиной. Откуда, а? Кстати, кому ты болтала о своей картине?
НИКА. Анжелка, я не болтаю о ней. Зачем? У меня много друзей, они бывают здесь. Все видят. Почему нет?
АНЖЕЛА. Глупая, теперь ничуть не странно, что ты попала на психу. Держи-ка лучше язык за зубами, милая. Рисуй, но молча, если не хочешь туда еще раз. Они же, наверное, думают, что вылечили тебя.
НИКА. Разве можно вылечить от желания творить?
АНЖЕЛА. Да кому это нужно, Господи!
НИКА. Людям. Мне так кажется. Я хочу, чтоб им было светлей.
АНЖЕЛА (с усмешкой). Христос в юбке… Кстати о юбке. Шила?
НИКА (Взглянула на свою юбку, улыбнулась). Подарок мамы, за мое долготерпение.
АНЖЕЛА. Разрез я бы увеличила. Сейчас модно… А скажи-ка, из этих всех твоих друзей кто-нибудь хоть что-то понял?
НИКА. Нет. Но ведь я еще не дописала… Может, это — на всю жизнь. Вдруг получится?
АНЖЕЛА. Бог мой, изматывать себя ради какого-то «вдруг»!.. Замочек я тебе фирменный принесу, мне Игорек обещал. Поставишь. Этот через месяц развалится… Кстати, твои многочисленные друзья — где они теперь? Куда пропали? Молчишь? Я скажу… Курить можно?
НИКА. Форточку открой.
АНЖЕЛА (из сумочки, брошенной у порога, достала сигареты, закурила). Они ходят к другим, тем, кто не радеет за чистоту их душ. Видишь ли, Ника. Люди — оригинальные существа. Они всегда хотят оставаться собой вместе со всеми своими прелестями и мерзостями. Тебе это никогда не приходило в голову?
НИКА. Ну и?
АНЖЕЛА. А ты из них хочешь сделать ангелов.
НИКА. Да нет же! Я хочу, чтобы они были людьми без мерзостей, и только.
АНЖЕЛА. Так не бывает.
НИКА. Но ведь и моей картины еще нет.
АНЖЕЛА. О боже!.. Как насчет пепельницы?.

Ника вышла, вернулась с какой-то плошкой.

Дурочка, я же люблю тебя. (Стряхнула пепел и широко улыбнулась). Большой человеческой любовью! (И серьезно). Не хочу, чтобы ты так изводилась для кого-то. Они-то на тебя наплевали: ушли, оставив на тебе клеймо психически больной… Может, ты самая нормальная в этом грешном мире. Только мир-то этого не понимает. Мир по природе своей глубоко эгоистичен. И что ты хочешь? Изменить природу? Ника, но ведь мы вынуждены считать, что ты… (покрутила пальцем у виска). Или должны признать такими себя. Представляешь? Весь мир сошел с ума!
НИКА. Анжела, не трави душу. Ты знаешь — я не могу до-другому. И буду так же. Пусть с клеймом. Любым… Ведь жил же человек с обнаженными нервами. Ему было больней.
АНЖЕЛА. Опять! Ну, допустим, жил. И умер, как ты сама утверждаешь, в сумасшедшем доме.
НИКА. Он умер в сумасшедшем доме, потому что весь мир сошел с ума.
АНЖЕЛА (в сторону). Подбросила фразочку, теперь будет смаковать. (Нике). Ника, я, кажется, поняла.
НИКА. Что ты поняла?
АНЖЕЛА. Уж не заразилась ли ты от него?
НИКА (удивленно). От кого?
АНЖЕЛА. От этого… своего выдуманного идеала… человека с обнаженными нервами.
НИКА. Увы. Это, пожалуй, единственная болезнь, о которой стоит сожалеть, что она не заразная.
АНЖЕЛА. Все, я пас… Еще раз, кстати, о друзьях. Хочешь познакомиться еще с одним таким же чокнутым, как ты? Не смотри на меня такими удивленными глазками. Послушай лучше… Разве мог такое сочинить нормальный?.. (декламирует).

Покайтесь, вешатели Муз!
К нам возвращаются Оттуда —
Судьей повешенный Исус.
Судьей зарезанный Иуда.

По-моему, он из твоей породы.
НИКА. Кто это?
АНЖЕЛА. Есть один. Слушай, у нас собрание группы без тебя было. Постановили: коли уж мы начинающие филологи, встретиться за год (загибает пальцы) с поэтом, писателем, критиком… еще не помню, кем… Короче, дошли до имен, аут. Вроде много — и никого. Тут я идейку подкинула. У меня есть друг, у которого есть друг…
НИКА (улыбнулась). Понятно.
АНЖЕЛА. Ладно, не придирайся. Так вот, этот друг и написал этот стих.
НИКА (дурачится). Чей этот стих написал этот друг?
АНЖЕЛА (подразнила). Вя-вя-вя! Лаврентий пишет стихи. Игорек — это мой друг — утверждает, что парень свой в доску. Физик-старшекурсник, живет в общаге, в одной комнате с Игорем. Конечно, нигде не печатается. В общем, постановили — пригласить именно его. Так что, одевайся, мать, будем делегатами.
НИКА. Вот новость. Почему я?
АНЖЕЛА. А почему не ты? Мы дружно решили, что чокнутый чокнутого всегда лучше поймет.
НИКА. Ну, со мной-то ясно: я со штампом. А с чего вы решили, что он чокнутый?
АНЖЕЛА. А по стихам не видно?
НИКА. Да как-то не очень. Ну да ладно. Может все-таки, не весь мир сошел с ума. Когда идем?
АНЖЕЛА. Зачем тянуть? Сегодня же, ближе к вечеру. Показывай гардероб, будем тебя одевать.

Ника на минуту вышла и вернулась с ворохом
платьев, юбок и блуз. Бросила на стул.

НИКА. Что?
АНЖЕЛА. Юбчонка на тебе смотрится. К ней нужна блузка.

Засуетились, подбирая подходящую блузку.

Эта?.. Может быть, эта?.. Или эта?…

Ника отчего-то повеселела. Замурлыкала
нечто милое и воздушное.

>>