Голоса

Проняло.
                     Стиснул зубы.
                                                     Нет слов.
Это что ж я?
                           Какого рожна!
Я сегодня весь — боль голосов
из былого.
                      Я в прошлом.
                                                   Война…

С головой окунулся я в вой —
вой моторов, овчарок и вдов.
Слышу: «Слышишь, братишка,
                                                                живой?!»
А до смерти — пятнадцать шагов.
На тринадцатом
                                   («я ведь не знал…»)
умираю.
                    Очнулся — живу…
(«…женской ласки.
                                        Жены не ласкал.
Как же так?
                         Я хочу.
                                         На яву…»).

Не обласканных наших подруг
обласкали без нас,
                                        не спросив,
сколь приятно тепло чужих рук,
если руки не могут
                                        просить.
Не обласканных наших
                                                  Мадонн
обласкав — и вот этот, и тот, —
загружали в товарный вагон,
как рабочий
                          заезженный
                                                     скот.

Рыжеватые,
                          русые,
                                          смоль,
голубые,
                    зеленые,
                                        ка-
рие, девичьи,
                              сочные,
                                                голь,
океан,
              ручеек,
                               река. —
И не венчаны,
стыд имевшие.
Обесцвечены,
не успевшие.

…Умираю.
                      Очнулся — жив.
Где-то там, вдалеке,
                                          война.
Меня, словно
                             захоронив,
давит лагерная
                                 стена.
С головою — в собачий вой.
Рвотой собственной
                                         захлебнусь:
вот такой же, как я,
                                         нагой
брошен в печку.
                                  Я кверху рвусь —
в смрадный дым,
копотью
                   расстелюсь…
Голоса,
                голоса,
                                голоса.
И седые,
                   седые
                                 глаза.

…Они тоже любили весну
и тянулись к добру и теплу,
улыбались приятному сну
и друзей приглашали к столу.
Они с Гейне встречали рассвет
и у Гете учились страдать,
пили Бахов божественный свет,
целовали любимую мать.
Они тоже ласкали детей
и любили, как в райском саду,
и страшили их тени смертей
и чертей в окаянном аду.

Все, как все.
И ласкали детей.

…Проняло.
                     Стиснул зубы.
                                                     Нет слов.
Это что ж я?
                           Какого рожна!
А на улицах в ритме
                                            шагов
бьется тенью
                           былая война.
А на улицах маршем
                                            юнцы —
ровным строем.
                                 Вчерашнее «хайль!» —
И седеют в могилах отцы,
умиравшие с мыслью
                                            «а жаль».

Бьется тенью
чума.

1987

<<     >>